Как обещал выкладываю статью из газеты" Наш Гудок" или как там ее, не знаю: Лагерь поискового отряда «Звезда» из города Боровичи Новгородской области расположился на так называемой Госпитальной поляне — это одно из немногих незаболоченных мест в округе. Сюда в 1942 году выходили из окружения бойцы печально известной 2-й Ударной армии генерала Власова. Рядом, прорезая деревню Мясной Бор, гудит Ленинградское шоссе. Глядя на бесконечную вереницу фур и иномарок, с трудом верится, что здесь когда-то были минные поля, натянута колючая проволока, а русские и немецкие солдаты из соседних окопов нацеливали друг на друга оружие. Корреспондент «Наше Версии» приехал на место гибели 2-й Ударной по приглашению руководителя «Звезды», поисковика со стажем Владимира Кашпара. Вот уже почти два десятка лет ребята из Боровичей разыскивают непогребённых бойцов. Тысячи найдены, кое-кому удалось вернуть имена, но работе всё ещё конца-краю не видно. От лагеря «Звезды» к месту раскопок ведёт единственная дорога — знаменитая Северная, или, как её называли немцы, «просека Эрика». Как эта дорога, по которой велось снабжение 2-й Ударной (а потом и отступление-прорыв) выглядела во время войны, бог знает, но вряд ли иначе, чем сейчас. Редкие сухие участки на «Эрике» чередуются с огромными, залитыми жижей колдобинами, в которых, без шуток, можно утонуть. Единственный агрегат, который как-то ещё преодолевает эту трассу, -
полувоенный вездеход ГГТ. На нём вывозят найденные останки. Перед прорывом из окружения наши пытались настилить на дороге бревенчатую гать, но это не шибко помогло, судя по протопленным на обочине рамам полуторок.
Русское болото засыпано американскими ботинками К раскопкам приходится идти километров пять — либо вдоль просеки, цепляясь за сучья, чтобы не свалиться в колею, либо по лесу, что тоже не сахар: всюду наполненные водой воронки, окопы, блиндажи. Когда поисковики «Звезды» добрались до так называемой Поляны (сейчас здесь лес), где немцы сомкнули кольцо окружения и шли наиболее ожесточённые бои, там уже работали поисковые отряды из Татарстана и Тюмени. Впрочем, конкуренции никакой — работы на всех хватит ещё не на одно десятилетие. Это стало понятно, едва я оглядел окрестности: узкий коридор прорыва, 400—600 метров в ширину, был усыпан рваным железом, подсумками, противогазами.
На деревьях развешаны каски, кружки и армейские котелки — это чтобы не фонили на миноискатели. Особенно удручающее впечатление производили американские ленд-лизовские ботинки, сотнями раскиданные по лесу. Добротной красной кожи, хотя и расползшиеся по швам, на жёлтой каучуковой подошве, с изображением индейца на каблуке, они убивали своей неуместностью и игривой глуповатостью. Где?! В болоте, по которому в охотничьих сапогах по пояс едва удаётся пройти!
Поисковики тем временем разбились на группы
и пожалели, что народу слишком мало, так что не удастся осушить какую-нибудь воронку или блиндаж. Для этого нужны человек 30—40 с вёдрами или помпа. Дело в том, что в воронки сваливали трупы погибших, пока было кому сваливать. Обычно в них находят по 20—30 бойцов за раз. А главное, в прозрачной, но чайно-коричневой торфяной воде прекрасно сохраняются бумаги, красноармейские книжки, медальоны. Шанс выяснить имена погибших очень велик.
Пока же парни расходятся по лесу с щупами и сапёрными лопатками. ЩУП — весьма эффективный инструмент. Натренированное ухо всегда может различить, когда наконечник бьётся о металл, корень, камень или кость. Я же ничего не различаю и занимаюсь довольно бесполезным занятием — достаю из земли разнокалиберные осколки. Один из поисковиков — капитан УИН МВД Александр Савельев — подходит и показывает свои сегодняшние трофеи: маслёнку от маузера и текстолитовый стаканчик от немецкой фляжки, подписанный буквой «А».
—
Адольф, наверное, - Савельев вертит стопку в руках. — Это хорошо, стаканчик. Фляжка-то у меня уже есть... Вообще, не везёт сегодня: нашёл русскую солдатскую ложку, думаю, верная примета — раскопаю бойца. Нет. Рядом лежат лошадиные подпруги, уздечка и разное немецкое барахло. И ни косточки.
Лошадь, похоже, сожрали с мослами. В окружённой армии были случаи людоедства Весной 1942 года наступление 2-й Ударной армии в направлении Любани с целью освободить от блокады Ленинград провалилось. К этому времени позиции армии представляли собой колбу с узким горлышком в районе деревни Мясной Бор. Немцы почувствовали слабину и перерезали «горлышко» с севера. Осуществили операцию окружения добровольческие легионы «Нидерланды» и «Фландрия» при поддержке воздушного флота генерал-полковника Келлера. Навстречу им шла полицейская дивизия СС.
Коридор то открывался, то закрывался, борьба за него вылилась в непрерывные рукопашные схватки. Продовольствие и боеприпасы 2-й Ударной армии пришлось доставлять самолётами. Солдатам выдавали один сухарь в день или спичечный коробок сухарной крошки. Без патронов, без снарядов, они сдерживали натиск четырёх немецких дивизий. В полках оставалось по 100—150 человек. Окружённые ели трупы убитых и павших лошадей, для охраны живых лошадей приходилось выставлять усиленные наряды. Были случаи людоедства. Видя критическое положение наших войск, немцы стали сбрасывать с самолётов агитационные листовки с пропусками в плен.
В конце апреля 2-я Ударная получила приказ занять жёсткую оборону, а потом и отступать, взорвав технику и тяжёлое вооружение. Первыми, пока коридор удавалось на время приоткрывать, выходили госпитали, тыловые службы. Основные войска к 28 мая отошли на последний оборонительный рубеж, где заранее были подготовлены дзоты и минные поля (как раз та самая «Поляна»). Бои на этом участке продолжались около двух недель.
Передовая в Мясном Бору до сих пор опасна для жизни У корней осины, на месте, 100 раз исхоженном другими поисковыми отрядами,
щуп «звездинца» стукнул о кость.
— Вот так, — прокомментировал парень. На этом месте уже подняли человек 20 «верховых» (те солдаты, что лежат не в затопленных воронках, а на земле, под слоем дёрна), а находятся всё новые. Не сразу земля отдаёт.
Чтобы извлечь бойца, пришлось рубить густо переплетённые корни осины и кустарника. Сначала показались красные ленд-лизов-ские ботинки, потом кости ног, противогазная сумка, похожие на мох остатки шинели-скатки. Непонятно было — как он лежит? Если грудь и голова находятся под корнями дерева, работы будет до самой ночи. Но, оказалось, солдат скорчился, словно сжавшись от невыносимой боли. Вероятно, он погиб в самом начале атаки, от близкого разрыва снаряда. Несколько нерасстрелянных обойм патронов от карабина у него на поясе были посечены осколками. Из личных вещей нашлись неподписанная ложка и 20-копеечная монета 1935 года чеканки. Медальона не было. И это правило: медальоны подписывали единицы русских бойцов, в основном «старики» — семейные и умудрённые. А молодёжь, известно: бравада, пренебрежение к смерти, вера в неуязвимость. Кроме того, носить смертный медальон считалось плохой приметой.
Несколько севернее от прежнего места раскопок, ближе к насыпи старой железной дороги-узкоколейки, миноискатель в руках одного из поисковиков, Алексея Зуева, среагировал на металл в земле. Судя по звуку, металла много. Алексей копнул сапёрной лопаткой:
— Котелок, что ли? Каска!
Лопатка пробила в проржавевшей каске дыру, и, запустив в грязь руку, Зуев извлёк наружу челюсть. Понятно: наткнулись на останки ещё одного бойца. Пока парни разворачивали планомерные раскопки вокруг тела, я взял миноискатель и прошёлся вокруг. В кустах, в 10 метрах от погибшего, прибор призывно завизжал: под дёрном лежала русская противопехотная мина на растяжке ПОМЗ, или, как её ещё называли, «кукуруза». Невдалеке ещё одна, и ещё. Судя по всему, это был край обороны, стык немецких и русских позиций. И действительно, за минным полем я выковырял из земли подшлемник от немецкой каски, жестяной чехол от запасного ствола немецкого ручного пулемёта
и неразорвавшуюся гранату Ф-1.
Мины я тоже «снял». В зоне прорыва русские бойцы лежат «слоями» Поисковики тем временем практически освободили от земли скелет убитого солдата. Он задал несколько загадок. Во-первых, боец был
обут не в типичные для «пехтуры» 2-й УДарной американские ленд-лизовские ботинки, а в родные, советские, но изумительного качества. Мягкая кожаная подошва, крепкие, за 65 лет не сгнившие нитки — хоть сейчас надевай и щеголяй. Но кроме каски, сапёрной лопатки, противогаза и упомянутых ботинок, при погибшем не оказалось ничего, что обычно встречается в таких случаях: ни ложки, ни кружки, ни котелка, ни патронов. Даже пуговиц от гимнастёрки. Единственно только — под рукой солдата лежал истлевший медпакет и около костей ног нашлось несколько осколков.
Можно было строить предположения:
солдат обмундирован «эксклюзивно», значит, принадлежал к какому-то спецподразделению. Очень рослый, судя по зубам — молодой, убит на краю позиций: возможно, армейская или дивизионная разведка.
Был ранен разрывом мины и пытался перевязаться,
но — мёртв. Почему? Отчего погиб боец, выяснилось, когда мы внимательно осмотрели сохранившийся череп: в затылочной части имелось пулевое отверстие.
Разведчика добили. Свои или немцы, кто знает?.. Признаюсь, жутковато было глядеть на эту застывшую, как бы законсервированную на десятилетия трагедию и понимать, что где-то ря дом, в метре или двух, в земле ещё один боец, или даже несколько. И каждый со свой судьбой, своей смертью. Как показывает практика поисковиков, русские на полосе прорыва полегли практически плечом к плечу, а то и в несколько «слоев». Просто не всякого получается найти щупом, засечь миноискателем. Хорошо, если солдат в каске или с оружием, но чаще всего при погибших оставалась лишь железная мелочь, на которую миноискатель реагирует как на заурядные осколки.
Мясной Бор облюбовали гробокопатели из Санкт-Петербурга Тем временем другие группы также отыскали
несколько скелетов «наших» и
даже штучного «ганса». Один из русских лежал с карабином в руках,
и теперь поисковик пытался отстучать молоточком затвор, чтобы прочесть заводской номер, если сохранился. Немецкий автомат МП (в просторечье «шмайсер») повесили на дерево рядом с костями бывшего владельца.
«Красные» копатели не любят немецких солдат: хлопот не оберёшься. Благо не очень то много их и попадается, всё-таки поле боя осталось за немцами, так что своих они в основном похоронили. Не любят вот почему:
слишком много возни с солдатскими жетонами — их приходится сдавать под строгую отчётность. А ценные сувениры, что находятся на телах... Их и без того полно валяется.
Другое дело «чёрные пионеры» — они как раз специализируются на «Гансах».
— «Чёрные» в 1990-е годы добывали оружие, а сейчас занялись не менее доходным, но совершенно безобидным бизнесом: собирают немецкую атрибутику, — рассказал Алексей Зуев. — Юридически не подкопаться, а одна немецкая гильза на рынке сувениров стоит 10 рублей, не говоря уж об «орлах», пряжках, штыках, жетонах, касках. Сюда, в Мясной Бор, приезжают в основном гробокопатели из Санкт-Петербурга. Вреда от них, конечно, много: кости расшвыривают и русские, и немецкие. Если и была возможность установить имя бойца — после них пиши пропало. Хотя люди разные попадаются. Иные «чёрные» потом подходят к нам и рассказывают, где кого нашли: мол, соберите, ребята, останки, мы всё аккуратно сложили.
Бывают стычки. Одного нашего парня «чёрные» отловили в лесу и под дулом обреза заставили раздеться, отобрали полушубок и штаны. Видать, промокли. А однажды я в бинокль засёк, как они вычерпывают воронку. Расчехлил охотничий нож и пошёл к ним разбираться. Однако расстались мирно. Питерцы рассказали мне, что на вычерпывание одной воронки или блиндажа у них уходит в среднем семь-восемь часов. Работают, как волы, вчетвером, останки русских не трогают, только с «Гансов» цацки состригают. Но сейчас в Мясном Бору «чёрных», признаться, маловато стало — они нашли более доходные места. Например, в районе Парфино, где немцы были в кольце. И места там более сухие. Так и говорят нам, «красным»: «Сами в своём болоте ковыряйтесь!»
«Чёрные» ценят прежде всего богатых родственников
На самом деле «чёрное пионерство» считается не самым аристократичным занятием в среде рыцарей лопаты: «чёрная археология» гораздо выгоднее. Тем не менее экспедиции по местам боёв кустари проводят регулярно. Калининградские старожилы, например, вспоминают, что однажды, в советские времена, на Куршской косе, близ города, местные мужики нашли целый ящик немецких наград. Все окрестные собаки после этого ходили увешанные крестами, как ёлки игрушками. Теперь такое расточительство может присниться лишь в страшном сне: за обычный солдатский крест немцы-перекупщики платят 200 евро. Офицерские награды во много раз дороже.
Нацистская атрибутика имеет неизменно высокий спрос и среди московских коллекционеров. Причём в качестве товара может выступать всё — от эсэсовской кокарды до сапог и сгнившего нижнего белья. Особую ценность имеют вещи, сделанные в концлагерях из человеческой кожи, в частности офицерские кисеты и абажуры ламп. Эти «сувениры» доходят в цене до 10—15 тыс. долларов. Очень хороший доход приносит сбор жетонов павших бойцов вермахта: немцы скупают их по 200—250 евро — солдатские, 500 евро за штуку — офицерские. Советские значки и награды ценятся значительно ниже, а солдатские медальоны гробокопатели зачастую сами безвозмездно передают в официальные поисковые организации. Особой удачей среди «чёрных пионеров» считается находка даже не останков убитого немецкого солдата, а его богатых потомков в Германии. В таком случае стоимость жетона и личных вещей покойного зависит только от толщины кошелька сентиментальных бюргеров.
После войны погибших пытались запахать тракторами Кстати, особенно плотно, вперемешку, немецкие и русские бойцы лежат в районе так называемого Острова. Это чуть дальше от Поляны, вглубь кольца окружения. А ценность Острова была вот в чём: кроме общего болотного «фона» там есть несколько возвышенностей, за которые и шли бои. Сопки переходили из рук в руки. Именно в этом месте части 2-й Ударной распростились с тяжёлой техникой — в лесу ржавеют кузова «эмок», полуторок, разорванная на куски броня наших танков. Технику подорвали после того, как в 9 часов 30 минут 25 июня 1942 года противник окончательно захлопнул коридор. Утром 27 июня командование Волховского фронта сделало последнюю попытку разорвать кольцо и вывести остатки 2-й Ударной. Неудача. Командующий окружённой армией генерал Власов впал в состояние глубокого психологического шока.
Последний его приказ был: «Спасайтесь, кто и как может!» — что совершенно деморализовало бойцов. Люди стали метаться, чтобы как-нибудь вырваться из насквозь простреливаемого мешка. Пробиться к своим удалось очень немногим.
Большинство окружённых погибло, тяжело раненных немцы расстреляли. Отдельные группы и одиночки продолжали выбираться до ноября, причём некоторые проходили более 500 километров по немецким тылам и прорывались в полосе Северо-Западного фронта. Сам Власов сдался в плен и впоследствии возглавил сформированную немцами Русскую освободительную армию (РОА). Тень его поступка каким-то странным образом легла на всю 2-ю Ударную армию, хотя в живых-то из бойцов остались единицы. Только по официальной статистике, в ходе наступательной Любанской операции 4-я, 52-я, 59-я и 2-я Ударная армии потеряли
308 387 человек, не считая тех неучтённых, кто погиб уже в окружении.
Большинство из этих сотен тысяч солдат и сейчас лежат под тонким слоем земли и листвы рядом со своими разбитыми винтовками, дырявыми кружками и котелками. Россия — единственная страна в мире, где нет официального государственного органа, занимающегося поиском, перезахоронением и охраной памяти павших воинов. В конце 60-х — начале 70-х годов прошлого века место, где погибла 2-я Ударная, ещё и пытались перепахать тракторами. Как вспоминают местные жители, кабины тракторов забивали фанерой, чтобы трактористы не видели, куда и по кому они едут, а на подножках стояли милиционеры и командовали: «Направо. Налево». Кое-где прямо на трупах посадили деревья, эти посадки народ тут же окрестил
«зелёнкой славы». В отрядах поисковиков нередки случаи ранений Когда мы шли к Острову расчищать останки найденного под вечер предыдущего дня бойца, ребята из «Звезды» несли с собой две таблички: «Котов Алексей Васильевич. Погиб 15.07.42. Найден отрядом «Звезда» и «Сердюков Пётр Васильевич». Это были имена двух солдат, у которых имелись при себе не подпорченные временем медальоны. Благодаря Интернету меньше чем за сутки удалось установить судьбу Алексея Котова, связаться с родственниками и принять по электронной почте его портрет. Родом из Вологды, парень служил вестовым (посыльным) при управлении 2-й дивизии 59-й армии. Считался пропавшим без вести. Ему был 21 год. Бойца нашёл среди камней, что особенно сложно,
сын начальника поискового отряда Валерий Кашпар, поисковик,
так сказать, во втором поколении.
А на похороны Сердюкова даже успела приехать его внучка с мужем: «Благое дело делаете, ребята. Господь вам воздаст». По семейным воспоминаниям, Пётр Сердюков был гигант-гренадер двухметрового роста. Его скелет обнаружили как раз
в «зелёнке славы» —
сосновых посадках, рядом с останками ещё пятерых солдат: их свалило одним снарядом. Таблички парни прикрутили к деревьям, там, где погибшие пролежали непогребёнными более 60 лет. Два внятных медальона на 30 солдат, которых поисковики из «Звезды» откопали за весенний сезон, — неплохой результат. Хотя, как меня заверили, в прежние годы «поднимали» и по 300 бойцов, а уж боеприпасов и вооружения по лесу валялось немерено.
Собственно, и сейчас их очень много. По дороге в лагерь я нашёл отлично сохранившуюся головку-взрыватель от русского шрапнельного снаряда. Со шкалой, выставленной на 5 тыс. метров — с такого расстояния стреляла по немцам наша артиллерия. Думал взять себе на память, но поисковики остановили: «Милиции не объяснишь, что эта штука своё отработала. Мы взрывоопасные предметы обычно даже в лагерь не носим — топим в болоте».
Большинство «звездинцев», выезжающих в Мясной Бор много лет подряд, стали осторожны: в отряде бывали случаи ранений. Впрочем, как я убедился,
юноши и девушки из других отрядов были более беззаботны. Вечерний воздух над болотами то и дело сотрясали гулкие разрывы — это пацаньё бросало в костры найденные за день мины и гранаты.
Расплёскивая грязь, нас догнал ГТТ. Мы попросились «на броню», но оказалось, что огромный тягач под завязку забит костями. На следующий день солдат предстояло хоронить в мемориале — с отпеванием и всеми воинскими почестями. Так и пришлось идти до лагеря пешком, повторив путь окруженцев.
— Приезжай в августе в Парфино, — напутствовал меня на прощание капитан Александр Савельев. — Мы там будем копать. Представляешь, несколько лет назад подходим в тех местах к деревне, спрашиваем у старичка:
«Есть непохороненные бойцы?» — «Да, за огородом!» Смотрим: у него за огородом рядами и штабелями трупы лежат. Сотни. Как жил всё это время? А эти убитые... Никто из них в белых журавлей не превратился. Их просто убили и забыли. Это честный, гамбургский счёт, без сантиментов, настоящая цена Победы.
Сергей Плотников
P.S. "Красным я пометил те места которые мне как "звездинцу" и "красному пионеру" понравились больше всего"